Магия Сортавалы: пространственно-временные и культурные образы города

 Автор

 Александр Борисович Изотов, научный сотрудник Карельского института Университета г. Йоэнсуу (Финляндия).
Родился в 1957 г. в г. Сортавала в Карелии. В 1975 гoду закончил среднюю школу № 1. По образованию историк – учился на историко-филологическом факультете Петрозаводского госуниверситета, закончил аспирантуру при ЛГУ. Работал преподавателем на кафедре политологии ПГУ. В настоящее время живет и работает в г. Йоэнсуу (Финляндия). Пишет стихи и эссе, сочиняет музыку. В его творчестве отражена природа родного Северного Приладожья, широкая палитра интересов в различных областях искусства, размышления о современном мире.

От редакции сайта.

Главное: статья «Магия Сортавала...» опубликована в 2008 году. За 16 прошедших лет в нашем городе многое изменилось. Поэтому просим читателя учесть, что когда Вы сталкиваетесь с каким-либо утверждением автора в настоящем времени – надо делать поправку на эти 16 лет.

Северное Приладожье — это земля, где обитали древние саамы, о чём свидетельствуют местные топонимы, и где будто бы жили мифические люди-великаны, не оставившие о себе ничего, кроме устных преданий¹. Через это пространство прошли, запечатлев на нём свой след, многие народы: карелы и шведы, финны и русские... Те, кто около полувека назад покинул эту землю последними, оставили после себя замечательные сооружения с таинственными надписями на стенах, вызывающими ассоциации с памятниками какой-нибудь древней цивилизации. Они ушли — ушли, чтобы вернуться в наши дни в качестве туристов...

Это пространство, где Север-лицедей играет роль Юга, а стрелка геокультурного компаса показывает сразу и на Восток, и на Запад. Здесь создавались древние руны и эстрадные шлягеры. Именно этому месту посвящена данная статья. Точнее — расположенному здесь городу Сортавала.

Рис. 1. Карта Северного Приладожья с городом Сортавала.
Источник: http://helyla.onego.ru/map.jpg

Сортавала сегодня — небольшой пограничный город на северо-западе Российской Федерации, административный центр одного из муниципальных районов Карелии (рис. 1). Население самого городасоставляет около 20 тыс. человек, а всего района — почти 35 тыс. Занимающий территорию около 2 тыс. кв. км район делит с Финляндией изрядную часть российско-финской границы. Сортавала находится на скалистых берегах крупнейшего озера Европы — Ладоги, неподалеку от знаменитого Валаама. (Горожане, впрочем, считают, что это архипелаг находится рядом с Сортавалой.) Достаточно развита транспортная инфраструктура. Имеется автомобильное сообщение с Санкт- Петербургом (до него 256 км) и с Петрозаводском (250 км), а также с другими городами Карелии.

На протяжении веков Северное Приладожье было ареной столкновения геополитических интересов. На этой территории происходил этногенез карельского народа. Новгородцы основали здесь погост в XIII—XIV веках, позднее регион находился в сфере влияния то Швеции, то Российской империи. Короткий срок после 1917 года город динамично развивался в составе независимого Финляндского государства. Один из самых драматических периодов в истории Сортавалы начинается во время Зимней войны 1939 года. Он длился почти до конца Второй мировой войны; на его протяжении финское население дважды полностью покидало город и уходило в Финляндию. В конечном счёте, территория отошла к Советскому Союзу и с 1944 года планомерно заселялась мигрантами из внутренних районов страны и из советских республик. Для их потомков Сортавала стала родиной. В послевоенный период Сортавальский район становится закрытой пограничной зоной. С конца 1980-х граница открывается сначала для иностранных туристов, а позднее и для российских граждан.

Для сообщения всех этих сведений не стоило писать статью. Они содержатся в справочниках, путеводителях и фотоальбомах. Кстати, подобной литературы о Сортавале издано много, и это лишний раз свидетельствует, что город заслуживает внимания и туристов, и исследователей. Моя задача — показать нечто, стоящее за фактами, дать свою интерпретацию гуманитарно-географических образов города, не столько систематизируя, сколько обозначая геокультурную ауру места. Поэтому в первой части статьи я остановлюсь на некоторых методологических подходах, которые в последние годы используются в подобных исследованиях.

Сортавала — идеальное место для применения концепции воображаемого ландшафта. Немного найдётся городов, где бы природный и урбанистический пейзажи находились в такой гармонии. Вызывающая романтические ассоциации природа Северного Приладожья несомненно повлияла на творчество зодчих. А созданная ими архитектура, в свою очередь, развивает воображение и фантазию живущих здесь людей. Не случайно Сортавала подарила Карелии много замечательных поэтов², вдохновляла и заезжих творцов; так, Белла Ахмадулина на берегу залива Кирьявалахти в 1980-е годы в стихотворном цикле увековечила местный ирис, назвав его «средоточьем чёрных магий». Сортавала — это карельский Шираз, центр торговли и поэзии.

Сегодня в науку приходит осознание минусов рационализма и объективизма. Она всё чаще склоняется к образному пониманию мира. Гениальное стихотворение может продвинуть нас гораздо дальше, чем научный трактат, потому что оперирует более глубокими образами. Пространство в современной гуманитарной географии рассматривается как «мощный образный “сгусток”», а «мифы и образы города стали основой культурно-антропологического градоведения»³ Современная философия тоже уделяет пристальное внимание взаимосвязи человека и места.

Метод

Термин «место» имеет преимущественно пространственное значение, но и категория «время» для него важна. И точные, и гуманитарные науки тяготеют к объединению пространства и времени в единое «пространство-время». M. М. Бахтин разработал теорию хронотопа применительно к литературоведению; у него это понятие отражает существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе. Приметы времени скрываются в пространстве, а пространство осмысливается и измеряется временем⁴. В исторической науке в её тесной связи с географией понятие «время-пространство» концептуально разработал Иммануил Валлерстайн⁵. Урбанистика тоже обнаруживает тенденцию к изучению места в комплексности его исторического и географического развития, исследователи городов тоже выделяют «определенный срез, хронотоп — общность пространства и времени, “пространство + время”»⁶.

По-своему подошел к географическим образам Гастон Башляр: «В пространстве находим мы прекрасные окаменелости времени»⁷. Исследование пространственных образов места человеком, в нём родившимся, и исследование того же места путешественником различны. У уроженца «топо-анализ», по определению Башляра, связан с локализацией воспоминаний. Путешественник же не имеет здесь «дома», где он «жил воображением». Для него посещаемое пространство не содержит столько «сжатого времени», как для того, кто провёл в нём детство и потому может сознавать «последовательность фиксаций в пространстве стабильности своего существа». Приезжий также не может отправиться «в страну Неподвижного Детства, неподвижного как Незапамятного»; но в некоторых случаях и он имеет дело «со сгустками счастья». И он через годы может отправиться на поиски утраченного времени, оставшегося в некогда посещённом пространстве. Майя Плисецкая писала в мемуарах, что для неё давнее «сортавальское лето было всплеском счастья»⁸: не совсем в башляровском смысле, точнее — совсем не в башляровском, ибо счастье, разделённое ею с молодым мужем-композитором, было далеко от «переживания одиночества».

В США поэтикой места занимаются географы и антропологи Майлз Ричардсон и Скотт Смайли. По мнению первого, окружающий нас мир, человеческая деятельность и смысл жизни образуют поэтику культуры. Изучая её, исследователь постигает способы человеческого бытия⁹. Второй считает, что исследование поэтики места предполагает анализ глубоко личного переживания человеком окружающего его пространства. Многие аспекты, связанные с местом, непосредственно определяют качество жизни и деятельности человека. Встреча с местом означает погружение в него, разрушение той ментальной границы, которую сам человек возводит между собою и окружающей средой. Смайли подчеркивает, что исследование места с картезианской отстраненностью субъекта исследования от объекта вообще неприемлемо; необходимо поэтическое восприятие ландшафта или сопереживание ему. Экзистенциальная феноменология раскрывает поэтику места, не замыкаясь на проблемах эпистемологии: она охватывает и поэтику онтологии, способы описания, концептуализацию. Поэтическое знание связано с осмыслением поэтического бытия и поэтического языка, с формированием концепций, таких, как концепция genius loci, позволяющих избежать редукции отношений «субъект — объект».

Недавно появились концепции городского пространства, отражающие реакцию на тоталитарное прошлое и на последствия модернистского проекта, одним из проявлений которого было советское общество. С. А. Смирнов выступил с проектом идеи города как строительства Града Божьего в себе. По его мысли, такая идея города, или культурная его рамка понимается в её неразрывной связи с душевным и духовным миром человека, «пролегает через сердце поэта и философа, которым нет места в эмпирическом городе...». А Леонид Ионин напоминает о взаимоотношениях человека и пространства в эпоху, предшествовавшую Новому времени. Его концепция основана на консервативной социально-политической мысли, противостоящей как коммунистическому, так и либеральному проектам. Интересно сопоставить то, что Смайли вслед за Башляром именует поэтикой места, с понятием магии места, разрабатываемым Иониным. Опираясь на идеи К. Мангейма, Ю. Хабермаса, Ж. Делёза и Ф. Гваттари, он предсказывает наступление новой магической эпохи. Научно-технический прогресс обещал раскрыть все тайны мироздания, а обернулся достижениями в различных областях человеческой деятельности, непостижимыми для самого человека. Процесс глобализации только способствовал усилению этой тенденции. Эпоха постмодерна, отказываясь от модернистского прогрессизма, сталкивается с новой «заколдованностью» мира¹². У человека с магическим мировосприятием связи с землёй, с местом, где он обитает, — глубокие, духовные и символические. У человека эпохи Просвещения они были абстрактными, так что с началом Нового времени пространство исчезает — не в физическом, а в психологическом и идеологическом смысле. С этим связано и возникновение социальных утопий. Поскольку СССР был попыткой реализации утопии на практике, пространство здесь было тоже абстрагировано, оторвано от человека. Для Ионина внимание к месту — это «элемент антиутопического движения в сторону магического и консервативного в современном мире»¹³. Применительно же к современной теоретической гуманитарной географии концепции Смирнова и Ионина выглядят следующим образом. Первый ставит во главу угла идею места, второй, напротив, подчёркивает первичность места по отношению к идеям. Неохристианский проект Смирнова, призывающего к героическому строительству храма души своей, выглядит новой Утопией — формой «третьего пути» с упором на очищающую от городской грязи соборность. Пафос концепции Ионина — антиутопический и антиглобалистский; она зовёт к укоренению человека на земле, словно вторит Борису Гребенщикову: «Пора вернуть эту землю себе».

Несмотря на всё более изощренные подходы к изучению культурного ландшафта, которые можно было бы связать с переживаемой нами эпохой постмодернизма, как минимум, один аспект исследований в этой парадигме возвращает нас к истокам географической науки. Это роль путешествия как метода исследования и личного «открытия» географического пространства¹⁴. Автору посчастливилось родиться и вырасти в Сортавале, а его «путешествия» по городу продолжаются до сих пор, поэтому субъективность его видения города не просто следует тенденциям современной гуманитарной географии, но и имеет глубоко личные основания. Статья отражает эту личную вовлечённость в исследование автора в его качестве местного жителя. Сложившиеся стереотипы восприятия места иногда совпадают с образами, создаваемыми в эссе, порой не совпадают, а то и противоречат им. Это позволяет увидеть в изучаемом месте новые грани и измерения.

Исследование места сегодня почти обязательно оказывается междисциплинарным. Гуманитарная география сама находится на стыке наук, глубинно связана с разными направлениями современного знания. Соответственно меняются методы территориальных и региональных исследований. Наиболее продвинутые учёные занимаются концептуальным «самообслуживанием»: вместо того чтобы пользоваться какой-либо из общепринятых методик изучения пространства, разрабатывают собственные теоретические подходы и методы. Синтез поэзии и географии привел к тому, что уже и географическая карта обретает роль метафоры¹⁵. Смысл одного из наиболее часто употребляемых в зарубежных гуманитарных науках термина mapping, который, на первый взгляд, можно было бы передать словом картографирование, часто далёк от такого прямого перевода.

Лингвистический поворот в гуманитарной науке отразился и на географии. Исследователи фокусируют внимание на роли языка, масс-медиа и литературных текстов в формировании локальных и региональных образов. Само пространство, особенно городское, рассматривается как текст, как некое послание, которое требуется прочесть и осмыслить. Сортавала — сложный территориальный комплекс, отражающий полную драматизма историю, культурные традиции и современность вкупе с уникальным природным ландшафтом, — требует именно такого подхода.

Для данного исследования был выбран метод матричного анализа. Термин «матрица» ассоциируется в статье с созданием образа или системы образов на основе определённого носителя информации¹⁶. В подзаголовки статьи вынесены образные матрицы, а те, в свою очередь, распадаются на вторичные образные «подматрицы». Это позволяет представить символы-имиджи города в виде веера геоисторических образов, словно разворачивающего многомерную картину культурно-географического пространства Сортавалы.