В предместьях Сортавалы, на берегах Ладоги, есть два замечательных загородных дома финских времен70. Один принадлежал доктору Винтеру, другой — аптекарю Яскеляйнену. Винтер был знаменитым хирургом, образованнейшим человеком, представителем местной интеллигенции. Повезло, однако, даче Яскеляйнена: она стала всесоюзно известным Домом композиторов71. А вот усадьба Винтера, построенная по проекту самого Сааринена, в советские времена переживала постоянную смену владельцев, что не пошло ей на пользу. При Винтере на приусадебном участке располагался один из городских дендропарков; ныне он заброшен и пришёл в плачевное состояние72. В местной народной топонимике загородный дом Винтера именовался «дачей Маннергейма». Видимо, первым мигрантам миф о принадлежности усадьбы бывшему царскому генералу и финляндскому маршалу и президенту казался более правдоподобным.
70 На территориях, примыкающих к городу, есть и другие примеры подобной архитектуры. В альманахе «Сердоболь» можно прочитать о славном прошлом и печальном настоящем ещё одной усадьбы — Ниэмеляхови, находящейся в 16—18 километрах к югу от города, на берегу ладожского залива Ниемелялахти (Сердоболь. Городской альманах, 2008. № 1. С. 27—29).
71 Многие граждане СССР знали Сортавалу благодаря тому, что рядом находились Валаам и Дом композиторов. Известные деятели культуры приезжали сюда в творческий отпуск. Говорят, что именно здесь Колкер написал песню «Долго будет Карелия сниться», а страстный рыбак Евгений Светланов, прежде чем приобрести дачу в настоящей Швейцарии, многие годы был владельцем собственного дома неподалеку от бывшей дачи Яскеляйнена в «финской Швейцарии».
72 В настоящее время местный предприниматель М. А. Коган организовал на базе бывшей усадьбы Тарулинна получивший всероссийскую известность туристический комплекс «Дача Винтера». Новый владелец обещал восстановить дендропарк.
Рис. 8. Сортавальский «манускрипт»: «Фотография» (фотоателье) —
одна из сохранившихся финских надписей. Фото автора 2008 года
Послевоенная Сортавала всё-таки удержала облик города 1920— 1930-х годов, чего в самой Финляндии уже и не встретишь. Советская эпоха сыграла тут роль вулканического пепла, законсервировавшего античные Помпеи и Геркуланум. Финский архитектор Мартти И. Яатинен, защитивший докторскую диссертацию по сортавальскому градостроительству, так и писал:
«Сортавала — это живой музей городского строительства, в котором широко представлена сохранённая с довоенных времен городская среда»73.
Уцелела даже финская довоенная реклама на стенах каменных зданий, для новых обитателей Сортавалы — одно из загадочных «письменных свидетельств» предшествующей цивилизации (рис. 8). Благодаря качеству финской краски она была неистребима и сосуществовала на равных с коммунистическими лозунгами. В результате стены домов предстают «страницами» рукописи города в самом прямом смысле слова...
Манускрипты, как известно, не горят. Но дома, к сожалению, горят, да ещё как. Пожарами уничтожены многие строения, создававшие архитектурную среду деревянной Сортавалы, огонь не пощадил и некоторые мини- и миди-символьные объекты. В частности, установленная ещё финнами в городском парке курная изба XVIII века была сожжена на рубеже 1970—1980-х годов. Здесь же неподалёку на небольшом скалистом мыске, выходящем на озеро Айранне, финнами была построена замечательная беседка, составлявшая одну из доминант парка. Более того, благодаря органичности и вписанности в природу она являлась одним из символов города. Беседка сгорела примерно в те же годы. Местными энтузиастами она была воссоздана в первоначальном виде, но не простояла и нескольких лет — её опять сожгли. Перевес сил явно на стороне местных пироманов. Вообще парку в этом смысле особенно не повезло: уже в 1990-е годы сгорело замечательное кафе «Lottakahvila», оставшееся от финских времен.
САД. Начав своё существование в виде «города-крепости» — городища на горе Паасо — и обретя на определённом этапе развития черты «города-завода», Сортавала вместе с тем издавна формировалась как «город-сад». Согласно старым путеводителям, в начале XX века Сердоболь утопал в зелени садов74. Сейчас он в ней окончательно «утонул». В «Яствах земных», где немало вдохновенных поэтичных страниц посвящено садам — садам Италии и Германии, Испании и Алжира, — Андре Жид писал:
74 Рывкин В. Р., Гуляев В. Ф. Указ. соч. С. 24.
«Есть множество маленьких городов с очаровательными садами; можно забыть город, его название, но так хочется снова увидеть сад; и уже не знаешь, куда нужно вернуться»75.
75 Жид А. Яства земные. Доступно на: https://libking.ru/books/prose-/prose/60961-andre-zhid-yastva-zemnye.html
О Сортавале в её нынешнем состоянии он вряд ли сказал бы такое; но для всех тех, кто считает её своим потерянным раем, Сортавала — это сад. Поэтика места навевает ту же метафору и наиболее тонким гостям города. В уже упомянутом сортавальском цикле Б. Ахмадулиной, созданном в Доме творчества композиторов в июне 1987 года, образ сада — один из ведущих. Даже зная, что он вообще характерен для творчества поэтессы, веришь, что сортавальский «сад» показался ей особенным.
Библейское предание связывает блаженное состояние предыстории человечества с садом. Райский сад — это и утраченное некогда счастье, и обещание его обрести в вечной жизни. Для некогда покинувших её финских жителей Сортавала — тем более потерянный рай, о чём свидетельствует волна ностальгического туризма в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Пожилые люди приходили к фундаментам своих бывших хуторских домов, чтобы взять с собой уцелевшие предметы утвари, а то и просто ржавый гвоздь. Но и потомки переселенцев, родившиеся и выросшие здесь, могут испытывать схожие эмоции, возвращаясь в памяти к своему детству. Что касается первой волны мигрантов, то их устные свидетельства позволяют сделать вывод: наряду с чувством отчуждённости по отношению к новым территориям, стойкими для них стали определения из разряда «райский сад». В самом деле, при описании осваивавшегося ими пространства они использовали такие метафоры как «диво», «сказка» и «рай». В то же время восприятие мигрантами новых территорий основывалось на традиционных познавательных моделях «ухудшения времён» и «потерянного рая», характерных для русской крестьянской нарративной традиции. Рай, обретённый в первые годы жизни на новом месте, постепенно стал разрушаться, а само место конституировалось в соответствии с представлениями о непрерывности и преемственности «рая потерянного»76.
76 Hakkarainen M. “We were unaware of the history. Just took… our risk”: The past cultural landscape in Ladoga Karelia and the Karelian Isthmus” // P. Hakamies (ed.). Moving in the USSR… P. 48, 59.
Впервые выдвинутая в качестве особой градостроительной концепции в 1898 году77 концепция города-сада имеет глубокие и давние культурно-исторические основания. Чудесные сады Семирамиды и поэтические сады Шираза так или иначе отражали мировоззрение их создателей. Китайский сад — символическое воспроизведение реальности: проходя по его дорожкам, человек как бы переживает этапы своей жизни; к концу пути перед ним открывается полная картина бытия; тропинки сада превращаются в коридоры лабиринта жизни. Садовый стиль Японии «Дзёдо» запечатлел в камне и растениях даосский и буддийский символизм. Все эти сады — модели Рая78. Европейский вклад в садово-парковое искусство тоже выражал философию и социально-политические реалии своего времени. Французский регулярный парк и ландшафтные парки Англии были пространственным отражением европейской идеи «города-сада», а сама она увязывала усовершенствование окружающей среды с изменением природы человека. Ключевыми здесь являются слова Вольтера: «Будем заботиться о нашем счастье, пойдёмте возделывать свой сад»79. Именно в призыве исполнять достойно свои обязанности в этом мире и заключается суть европейской концепции города-сада.
77 Англичанином Э. Говардом. В первые десятилетия XX века идея «города-сада» получила практическое выражение в проектах его многочисленных последователей в Европе и в СССР. См.: Меерович М. Рождение и смерть города-сада: действующие лица и мотивы убийства // Вестник Евразии, 2007. № 1 (35). С. 118—166.
78 О символическом значении восточных садов см.: Новикова Е. Китайский сад — модель взаимоотношений Человека и Природы // Человек и Природа в духовной культуре Востока. М., ИВ РАН; Крафт+, 2004, с. 397—417; Малявин В. В. Сумерки Дао: Культура Китая на пороге Нового времени. М., Дизайн. Информация. Картография; Астрель; АСТ, 2000. С. 300—351.
79 Вольтер. Кандид, или Оптимизм // Вольтер. Философские повести / Сост. вступ. ст. и ком. А. Михайлов. М., Правда, 1985. С. 241.
«В мифопоэтической и провиденциальной перспективе, — пишет В. Н. Топоров, — город возникает, когда человек был изгнан из рая»80. С. А. Смирнов видит причину неблагоприятной организации городской среды в отсутствии идеи города, которая бы способствовала росту личности. Этому городу-идее он противопоставляет эмпирический город, относя появление последнего ко времени изгнания израя. Возводя Град Божий в себе, человек вернёт гармонию взаимоотношений с окружающим миром81. Сортавала прошла полный культурный цикл развития идеи города в рамках западной цивилизационной модели и в один прекрасный день перешла к воплощению российской модели, которая, по Смирнову, «инвалидна и уродлива». Попытка же возобновить прерванный путь, согласно этой логике, бесперспективна. К счастью, горожане об этом не догадываются...
80 Топоров В. Н. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // В. Н. Топоров. Исследования по структуре текста. М., 1987. С. 121.
81 Смирнов С. А. Антропология города…
Концепция «города-сада» понадобилась Сортавале в первой трети XX века для противодействия бурному промышленному освоению городского пространства. Важнейшим элементом идеи города для финнов было достижение максимально гармоничных взаимоотношений человека и окружающей среды. В советское время идея города была абстрактной, не привязанной к конкретному месту. Можно сказать, что и финны, и советские люди строили рай на Земле — но вторые в рамках коммунистической этики, первые — в рамках лютеранской. Какая более эффективна — сегодня очевидно. Если Финляндия видела в Сортавале один из центров развития своей национальной идентичности, то в «стране Утопии» любая территория была равнозначна другой. Референции в местной культурной деятельности к национальной карельской культуре отдавали «музейностью», главной формой этой деятельности стала так называемая художественная самодеятельность. В постсоветскую эпоху усиливается интерес к истории города со стороны краеведов и рядовых жителей, что свидетельствует о появлении ростков местной идентичности, которая зиждется на идее памяти и идее места82.
82 Ионин Л. Новая магическая эпоха… С. 26—27.
