Стоит заметить, что не все истории повествуют о сохранности покинутого имущества и благородстве беженцев; редкие, но встречающиеся в наших интервью нарративы, напротив, рисуют финнов мстительными и жестокими. Е. Мельникова, ссылаясь на архивную работу В. Макаровой, говорит о вариациях на тему страха перед финнами, а именно наиболее частых мотивах этих рассказов: «финны, приходившие в свои дома», «спрятанные продукты», «клады» [Мельникова 2009: 9].
И люди просто оставляли здесь целые дома, хутора, многие закапывали свое имущество и партизанскими тропами уходили в Финляндию, а потом этими же тропами возвращались, могли даже убивать русских, которых заселяли в эти дома. Ну, то есть просто в качестве мести. Забирали свое имущество обратно и его уносили через границу спустя год или полгода. (– Бюлер Валерия Евгеньевна, 1993).
Финны по-разному уходили. Кто-то хотел напакостить. Были такие случаи, что резали скот и забивали колодец битым скотом74. (– Аноним, м., 1965).
Однако, как известно, не все финны покинули завоеванную территорию; были и те, кто вопреки всему («...по рассказам, когда финны отсюда уходили, была пропаганда, что придут русские, будут резать, убивать, насиловать, чтобы люди снимались и уходили» (–Аноним, м., 1965).) решили остаться. Сегодня их количество составляет не более 3% всего населения Сортавальского района.
Знаю, что после 1945 года многие финны, которые имели финские фамилии, меняли свои фамилии на русские. Мой папа тоже шутил «Я Юра Тимощенко, а если придут финны, я буду Юрва Тиммонен. (– Аноним, м., 1965).
Финны не все ушли с территории. Многие остались. У меня допустим, братья и сестры двоюродные, которые здесь живут в Сортавала — они финны полностью. У них фамилия Повилайнен. Какие-то семьи оставались. Ну, не захотели бросать свою родную землю. (– Аноним, м., 1965).
...когда, я так понимаю, что во время войны наступала Красная армия, вот, и в 24 часа нужно было всем финнам убраться из города, мой прадед собрался уходить, а прабабушка моя, Хелья, с детьми, сказала, что она не бросит свое хозяйство и она никуда не пойдет. Вот. И он ей пообещал, что он устроится в Финляндии и за ней вернется. <...> Бабушка, прабабушка моя до конца своих дней терпеть не могла русскую речь. Она, в основном, по-фински разговаривала, дети все знали финский язык. Очень переживала, что ее бросил муж и что у нее жизнь такая. (– Тимощенко Лариса Анатольевна, 1968).
Одна из крупнейших исследовательниц города Екатерина Мельникова отмечает: «Представление о том, что финская история Приладожья была его "золотым веком" вполне типично для местной интеллигенции», более того, «ностальгический нарратив об уходе "золотого века" и утрате территорией своей культуры стал основной интерпретативной рамкой для репрезентации истории края» [Мельникова 2015: 24—29]. В рассказах наших собеседников эта мысль находит подтверждение: воспоминания об утерянном благополучии городской среды приобретают характер ностальгических нарративов об утерянном финском наследии, которое удавалось сохранять советским переселенцам, но оказалось совершенно забытым в современной Сортавале.
...отношение, конечно, несколько другое сейчас к порядку, к чистоте, чем тогда было. Там каждая улица была прикреплена, работничек утром в пять утра выходил, все подбирал — окурочки, значит, или что, листики осенью, выметал все чистенько, хорошо. А сейчас мы утром идем — никто ничего не подмел, никто ничего не убрал, что накидали, что набросали там, значит. Потом, если тракторок пройдет, значит, вычистит, то хорошо, зимой снежок выкинет, а так… (– Гюттуев Иван Михайлович, 1938).
...я нашла высказывание одного из бургомистров, который пишет, что город был настолько опрятненький, чистый, с красивой архитектурой, что у меня никогда как у бургомистра не было к местным жителям замечаний, в каком порядке они его содержали. Город содержали жители, которые проживали, они отвечали за чистоту. Это было их, а они воплощали их мечты. (– Евсеева Маргарита Ильинична, 1960).
Чем глубже я в историю города погружаюсь, тем больше я понимаю, как финны город любили. Не потому что я поклонница финнов, нет. Я просто понимаю, как нужно нам поменять менталитет. Нам нужно любить город. Просто не бросать фантики, и все элементарно. А то бывают такие ситуации, весной особенно, у меня экскурсию заказывают по городу, и я с внучкой иду со старшей и убираю мусор по тому пути, по которому пройдем. Ну, на другой день идешь — опять все в мусоре. (– Евсеева Маргарита Ильинична, 1960).
Сегодня эта особенность формирует противоречие — своего рода проблему идентичности: где мы — в России или в Европе? Хотя на этот вопрос каждый отвечает по-своему, материальное наследие, доставшееся переселенцам от прошлых хозяев, безусловно, формирует особое понимание того, что такое Сортавала и кто такой сортавалец.
У людей постоянно сравнивается жизнь в Финляндии и в России, и в принципе ведется такая идеологическая борьба по поводу того, что почему Сортавала все- таки русский город, а не финский, вот если бы мы жили в Финляндии, то было бы гораздо лучше. (– Бюлер Валерия Евгеньевна, 1988).
Самый европейский город Карелии
В конце XIX века Финляндия по уровню жизни была самой высокоразвитой частью Российской империи. Это касалось и уровня жизни и общей грамотности финского населения, которое среди 14 крупнейших народов России в этом отношении занимало первое место [Пашков 2017: 56]. Сортавала, входившая в состав Восточной Финляндии в период своего интенсивного развития, сохранила часть этого прошлого, благодаря которому до сих пор ощущается местными жителями как самый европейский город Карелии, с наибольшим количеством сохранившихся финских памятников архитектуры.
Во-первых, наш город, он ближе к европейскому. Вот даже приезжают когда из Петрозаводска, вроде бы Петрозаводск — столица. И они все: ах, какой у вас город — мы попали в Европу! Начинают бегать-прыгать, фотографировать. Ну, я думаю, что и культура. То есть Сортавала, он всегда был на уровень выше по культуре. (– Лущик Татьяна Анатольевна, 1961).
Конечно, ну, на мой взгляд, это наиболее такой колоритный город [в Карелии]. Ну, как бы все имеют свою уникальность и так далее, но он наиболее как бы такой яркий в плане, что в нем очень много собрано — и исторических, так сказать, моментов, и культуры и искусства, там, и... (– Рыстов Виталий, 1961).
Однако, если хорошо сохранившееся в городе финское архитектурное наследие выделяет его на фоне других карельских территорий, качество городской среды, а вместе с тем и развитие культуры в городе с довоенных времен претерпело значительные изменения не в лучшую сторону. Тем не менее, наши собеседники считают, что тенденция последних лет (поддерживаются инициативные проекты, развиваются творческое и интеллектуальные сообщества, проводятся крупные мероприятия и т. д.) возвращает городу право называться культурной столицей Карелии.
И когда меня спрашивают мои однокурсники: ты в Сортавала живешь? Блин, так у вас же там такая движуха! Я говорю: да кто движуху делает — мы делаем движуху! [Смеется.] Ой, слушай, мы, говорит, у вас будем в Сортавала, в Сортавала к вам приедем на фестиваль — блин, можно там у вас остановиться? Я говорю: конечно, да, потому что действительно движуха. И жить в Сортавала — это не стыдно. (– Бережная Маргарита Леонидовна, 1974).
Постоянно привозят сюда какие-то крупные события в последнее время, то есть ралли, гонки какие-то. «Северный лес», баха (официально признанная разновидность ралли-рейда — Э. М.) — это гонки, именно мировой этап, и он проходит здесь. (– Бюлер Валерия Евгеньевна, 1988).
В этом отношении Сортавала противопоставляется официальной столице — Петрозаводску, как Санкт-Петербург и его культурно-историческое наследие противопоставляется Москве («Санкт-Петербург — культурная столица России», «Сортавала — культурная столица Карелии»).
Мне так казалось, мы ближе к Питеру были... Ну, это мое восприятие. [Смеется.] Там какие-то все более деревенские, а мы, сортавальцы, более развитые. (– Тимощенко Лариса Анатольевна, 1968).
Вообще Сортавала, наверное, в Карелии мой самый любимый город, потому что он более передовой. У нас есть своя история. В Петрозаводске история своя, у них там история молодая, а у нас город считался всегда как город-курорт. У нас же считался и у финнов тоже город-курорт. Мы жили на Ладоге, у нас немножечко мягче люди, добрее, интереснее история — у каждой там семьи своя история была. Мне кажется, что наш город более интересен. Ну, у каждого города своя, наверное, песня, но у нас своя вот такая. Мы никогда не делили на города, но, тем не менее. (– Тимощенко Лариса Анатольевна, 1968).
Связь с Северной столицей России прослеживается и в плане миграционных потоков23. Большая часть молодого населения предпочитает переезд в Санкт-Петербург учебе в Петрозаводске, который не воспринимает как улучшение жизненных условий («...если сравнивать начинать с Петрозаводском, который является столицей Карелии, то мы-то гораздо ближе к Петербургу, начинаем говорить: мы ближе к Финляндии, у нас возможностей гораздо больше»24). Нередки и случаи, когда Сортавала становится новым местом жительства бывших петербуржцев («Хотя, с другой стороны, очень многие петербуржцы переезжают — продают все имущество в Петербурге и здесь настолько хорошо укореняются»25).
23 Этим процессам способствует и налаженное за последние годы транспортное сообщение между городами.
24 Бюлер Валерия Евгеньевна, 1988.
25 Ткачёва Елизавета Владимировна, 1973.
Увидев Сортавалу впервые в 1993 году, я очень полюбил ее. И, устав от жизни в мегаполисе, вознамерился поселиться в (тогда еще!) тихом, уютном прибрежном городке. К тому же были прагматические причины. Близость к сезонной работе и невысокая по сравнению с Петербургом стоимость жилья. На полученную в наследство от отца комнату я приобрел новый русский автомобиль, джинсовое пальто и двухкомнатную квартиру в центре Сортавалы, в историческом Доме Леандера 1890 года постройки93. (– Путешествие из Петербурга в Сердоболь. Интервью с жителем Сортавалы Виталием Рыстовым для газеты «Версия»)
Вместе с тем Сортавала противопоставляется не только Петрозаводску, как официальной столице Карелии, но и другим районам республики (Лахденпохский, Питкярантский, Олонецкий и др.), преимущество над которыми ощущается и в плане культуры, и в плане развития городской инфраструктуры, а порой описывается в категориях «элитарности»:
Вот мы, мое детство, мы считали себя элитой. [Смеется.] Мое окружение — я не говорю про всех, я говорю: мы считали, что мы — элита. Вот Ландохи там, Питкяранта — ой, это вот они там, а вот мы — вот да, вот мы крутые, мы элита, мы Сортавала. Мы гордились, что мы из Сортавала. (– Тимощенко Лариса Анатольевна, 1968).
Ну, у нас здесь, в Сортавала, остались какие-то дома, финские сооружения — ну, какие-то вот природные объекты больше, не знаю, выход на Валаам, ну, в Ладогу. Ну, как бы и с других есть этот выход. Но у нас более систематизировано, что ли. Поезд к нам ходит, автобусное сообщение. В Питкяранта нету поезда до сих пор. То есть он был — его перестали. (– Машигина Анна, 1987).
Элитарное наследие
Идея элитарности сортавальцев и территории их проживания прослеживается и в исторических переселенческих нарративах. Она развивается в двух направлениях. С одной стороны, информация о высоком уровне жизни на бывших финских территориях, перешедших в пользование советских граждан, подкрепляется историями первых переселенцев. Одну из таких приводит С.Г. Веригин, публикуя воспоминания дочери переселенцев из Белоруссии в поселок Лахденкюля в Сортавальском районе.
В Карелии белый хлеб был на столе достаточно часто. Лучше и разнообразнее стала пища, поскольку было личное подсобное хозяйство: возделывали огород и держали скот. Не случайно после окончания Великой Отечественной войны эвакуированное из Северо-Западного Приладожья белорусское население активно стремилось вернуться в места довоенного вселения. Сделать это было непросто, поскольку местные власти в районах эвакуации, испытывая нехватку рабочих рук, всячески стремились оставить эвакуированных у себя. Мои родные с трудом вернулись в д. Лахденкюля из эвакуации из Кировской области в мае 1945 года [Веригин 2017: 47].
Из описания видно, что во многом принудительное переселение, преследующее, прежде всего, не частные, а государственные интересы, согласно которым необходимо было в срочном порядке заселять территории, находящиеся в спорном статусе («Утвердить свои позиции на "трофейных" территориях, какими стали бывшие финские земли, <...> можно было через заселение этих территорий советскими жителями, освоение и включение природных богатств в единый народно-хозяйственный комплекс Советского Союза» [Большакова 2009: 39]), воспринималось не как ссылка, а как улучшение жизненных условий.
С другой стороны, идея элитарности города трактуется не только через его довоенное финское прошлое. В процесс формирования современного городского общества интегрируется и советское прошлое, а именно — высококачественные разноплановые специалисты, которые наравне с выходцами из деревень были отправлены государством развивать новоприсоединенные советские территории.
Мы почему-то всегда считали, что мы более продвинутые были. Возможно, потому, что город заселили довольно-таки грамотные люди в свое время. То есть вот эти все Питкяранта, Лахденпохья, Хелюля, ну, Хелюля — наверное, это все-таки поселки. Мы считали, что это немножечко другой уровень жизни какой-то, может быть, другой уровень развития. <...> Мне почему-то казалось, что сортавальцы более грамотные, более развитые, более модные. (– Тимощенко Лариса Анатольевна, 1968).
Заложенный в довоенный период финнами высокий уровень жизни, условия, которые государство стремилось создать для формирования нового советского общества, географические и природные особенности места, — все это привлекало в город не только специалистов в сфере сельского хозяйства и развитой в советское время промышленной индустрии. Сложившаяся у города репутация сделала из него «магнит» также и для творческой интеллигенции.
Здесь движуха какая-то, здесь уровень определенный есть. <...> Здесь, наверное, просто заложено — все-таки здесь такие люди всю жизнь жили в городе, да — мыслители, поэты, врачи, основатели каких-то течений философских, да, ну, я. Ну, вот понимаете, о ком я говорю, да. То есть здесь, наверное, как-то магнит какой-то есть вот именно для творческих людей, которые могут воплощать какие-то идеи, которые, я опять-таки возвращаюсь, нельзя воплотить в большом городе в суете. (– Бережная Маргарита Леонидовна, 1974).
Промышленность
Очередным фактором, послужившим формированию идеи исключительности, элитарности и в некоторой степени столичной самодостаточности, стало богатое промышленное прошлое города.
Наверное, может быть, потому что мы были знамениты — СМЛК, мебельно-лыжный комбинат, он гремел на весь мир: эти лыжи, эти клюшки, эта мебель, она же везде была. Рыбозавод у нас был шикарнейший. У нас в городе было все. У нас были совхозы знаменитейшие, у нас Герои Социалистического труда совхозами руководили, понимаете? У нас такое довольно-таки было мощное хозяйство в самом городе и за городом. Швейная фабрика, которая шила на всю Россию, и за границу даже продавали. У нас мясокомбинат — шикарнейшие колбасы. Я просто вспоминаю свое детство — у нас было в городе все местное. Молокозавод — мороженое шикарное, молоко, сметана. Пивзавод — пиво, лимонады шикарные, шикарнейшие просто, понимаете? То есть все было свое. (– Тимощенко Лариса Анатольевна, 1968).
Промышленная история Сортавалы начинается еще при шведах, которые в первой половине XVII века открыли на территории современного поселка Рускеала каменоломню. Сортавальский мрамор активно использовался при строительстве Санкт-Петербурга: Исаакиевский собор, полы Казанского собора, фасад Михайловского замка, подоконники Эрмитажа («Посмотрели колоколообразный, отлитый в 1862 году в Петербурге памятник "Тысячелетие России" на пьедестале из сердобольского гранита (сейчас — сортавальского — г. Сортавала в Советской Карелии), работы художника Микешина...»26), к XX веку камень отправляется на строительство финских городов (Сберегательный банк в Хельсинки) и участвует в строительстве самой Сортавалы (городская больница и местный ресторан). С 1960-х годов продукция завода отправляется по всему СССР (рускеальским камнем были облицованы станции метро «Приморская» и «Ладожская» в Санкт-Петербурге, павильоны ВДНХ в Москве и пр.) [Борисов 2010]. Несмотря на то что в 1990-е годы добыча сходит на нет (сегодня город выполняет лишь небольшие заказы на производство щебня), из промышленного центра каменоломни превращаются в туристический центр — на месте карьеров местный предприниматель построил одну из главных современных достопримечательностей города — горный парк «Рускеала».
26 Дневник Мариэтты Шагинян. Прожито. [https://prozhito.org/]
«Рускеала», горный парк, рядышком, и тут, считай, центральное такое место в Карелии, которое притягивает туристов. Потому что есть остров Кижи, куда многие хотят попасть, и горный парк «Рускеала»100. (– Бюлер Валерия Евгеньевна, 1988).
