Пётр Изосимов, художник волею небес

Контент не предназначен
для просмотра людьми младше 18 лет. (Редакция).

Рассказывать о художнике? Перечислять все эти «богатство палитры», «волшебство перспективы», «уверенные мазки мастера»? Для этого надо самому быть художником, и не просто художником, а равным по дарованию и философии. Но этого – нет. Как нет и единого набора репродукций, на которые можно ссылаться.

Работы Петра разбросаны по Северо-западу страны, украшают жильё заказчиков. Некоторые лежат в фондах музея Северного Приладожья (Сортавала), некоторое (тоже небольшое) количество – в фондах Валаамского монастырского музея. Какой-то единой коллекции, на которую можно было бы опираться, нет.

И, всё-таки, я решился. Случилось это после последнего звонка Петру. Когда трубку взяла его жена. 13 апреля 2023 года. Пётр приболел...

А рассказывать я буду не о художнике П. Изосимове, а о человеке, с которым был дружен половину столетия.

Встречайте.

Первая встреча. Петрозаводск, лето 1973

На время вступительных экзаменов в Петрозаводский университет я получил место в общежитии историков и филологов, на ул. Анохина в доме 1. Комната имела номер 32. Два окна, три шкафа, шесть кроватей. Я тихо радовался тому, что я лежал тут один, что никто не стоит над душой и не предлагает сомнительных идей...

Эта идиллия продолжалась недолго. Заскрипела дверь, из-за края шкафа я увидел, как на ближайшую ко мне кровать бухнулся свёрнутый в рулон матрас. Вслед за этим шумом оттуда же, из-за шкафа, на меня уставилась крупная голова с всклокоченными волосами. Глаза у головы были серо-голубые и невеликих размеров в сравнении с самой головой. Голова была крупна.

Осмотрев меня внимательно, голова буркнула что-то вроде «здрассь», исчезла и появилась вновь, теперь уже в сопровождении коренастого тела с почти атлетическим плечевым поясом. Руки у этого организма были несколько толще моих ног.

– Ну, вот… Я Пётр… Изосимов… А ты кто? Что читаешь?.. А-а, готовишься. Ну, так перед смертью не надышишься. Брось, давай шкаф передвинем.

Это было вторжение. И я воспринял это именно как вторжение. Почти не повернув головы, я назвал своё имя и демонстративно уставился в статью Белинского. Но Пётр не обиделся, негромко крякнув, он одним движением передвинул шкаф на предназначенное ему место, перенёс стол и передвинул свою кровать. Раскинув матрас, крепко уселся на него, положил локти на стол и опустил подбородок на ладони.

– Ты это… не сердись. Если в голове есть, что нужно, оно и на экзамене будет на месте. А у тебя, это.., думаю, есть. – Он помолчал. А я не мог уже читать, идиллия была разрушена, и надо было создавать новую. И ситуация обращала меня к «единственной роскоши – человеческому общению».

Я тоже сел за стол:

– Прости, обидеть не хотел. Просто всё как-то неожиданно. Ты куда поступаешь? На исторический или филолог?

Пётр Изосимов. Ночное настроение. 1984 г.

Фонды музея Северного Приладожья, Сортавала.

– Я художник! – Сказано это было громко и радостно. И на крупном лице не было даже тени сомнения в том, что это звание – художник – действительно принадлежит ему. Даже больше: в выражении лица откровенно читалось, что передо мной сидит не просто художник, а художник великий. Ну, в крайнем случае, талантливый.

В нынешние непростые времена слова обесценились. Другие – потеряли первоначальный смысл. Вот, возьмём для примера несколько: «писатель», «художник», «поэт», «музыкант», «композитор».

И ещё один ряд: «сантехник», «маляр», «водитель»…

Оба ряда, кажется, обозначают профессию: водитель водит машину, художник пишет картину. НО! В те времена, о которых я рассказываю, слова первого ряда обозначали не только профессию. Они обозначали звание человека. Подчеркну – высокое звание. И многие-многие люди, имеющие профессию из первого ряда слов, никогда не называли себя писателями, художниками или композиторами. Это должны были сделать другие, заслуженные люди, как правило, из того же цеха. Не чиновники от культуры, не шумные, но глупые поклонники, а коллеги, которые это звание уже заслужили, профессионалы. Ленин, к слову, в графе "профессия" всегда писал "литератор".

– …Художник, – продолжал Пётр. – Пока не очень известный. Что ж, всё впереди. Ты ещё обо мне услышишь. – Он залез одной рукой в свою огромную сумку, больше похожую на мешок старьёвщика, выдернул из неё что-то и в несколько плавных движений изобразил на задней стенке шкафа двух борцов. Борцы были в меру мускулисты, довольно динамичны, хотелось держаться от них подальше…

А через полчаса в нашей комнате собрались почти все обитатели второго этажа. Пили, ели бесконечную колбасу, привезённую из дома. До полного опьянения я успел запомнить, что Пётр поступал в какое-то ленинградское учебное заведение, где «учат на художника». А непрофильные экзамены ему предложили сдавать в Петрозаводском университете.

Экзамены Пётр сдал успешно. Но «завалился» уже в Ленинграде на профильном – рисунок с натуры. Потом, спустя время, он мне рассказывал: «Зашёл препод, поставил на стол свечу, чиркнул спичкой. И сказал:

– Рисунок с натуры. Свеча. Нарисуйте только то, что видите.

Ну, я и нарисовал, как я её вижу. Я же не фотограф, не фотографию делал. Свеча у меня была живая, как всякий огонь. Конечно, я передал каждую деталь, но она была живая. Понимаешь?

А им нужна была точная копия. Бездушная. Безжизненная. И только потом я понял, что им нужен не человек-ученик. Пластилин, глина, из которой они будут лепить точное подобие себя. Это не путь к художнику, это – штамповка собственных клонов».

Пётр Изосимов. Иронический цикл. Конец 90-х годов XX века
Из частных коллекций