Сергей Дубатолов. Фотолетописец

 

 

 

Сергей Николаевич Дубатолов увлекался фотографией с самого детства. Долгие годы он проработал в газете «Красное знамя» штатным фотографом. Он снимал обычных людей – рабочих на производстве, швей на фабрике, продавцов в магазине, сантехников на улице и детей в пионерских лагерях. Фотоработы Дубатолова отлично отражают колорит эпохи, люди на них живые, радостные, красивые и открытые. Неоценимый вклад в исследование советской истории города и окрестностей вносят черно-белые снимки зданий, памятников, парадов на центральной улице и простых людей, занятых своим маленьким делом для блага большой страны.

 

Сергею Николаевичу посчастливилось родиться в Будапеште в 1947 году. Родителей, практически сразу после появления сына, направили в Вену. Вместе с грудным ребёнком они переезжали туда не много ни мало - на танке. Но, уже в начале 50-х семья Дубатоловых вернулась в Советский Союз.

 

Сережа Дубатолов с родителями (50-е гг. ХХ в.)

 

Сергей хорошо помнил свои впечатления о городе Сортавала, времён его детства. Именно тогда отец подарил ему фотоаппарат, с помощью которого Серёжа начал делать свои первые снимки. Со школьной скамьи он мечтал стать полиграфистом. Пройдя в Одессе необходимую подготовку, с 1967 года Дубатолов начал работать оператором - наладчиком «ЭГА» - машины, изготовляющей клише, с которых районная и многотиражные газеты в Сортавальской типографии печатали фотоснимки. Сергей – был членом комитета ВЛКСМ типографии и на общественных началах заведовал сортавальским клубом полиграфистов.

 

Заметка из газеты «Красное знамя» за 1968 год.

 

Его друг и коллега Владимир Павлович Судаков написал короткий очерк о своём приятеле:

 

«Летучки» на чердаке.

Сергей. Сергей Николаевич Дубатолов. Удивительно талантливый человек. И профессионально, и душевно. На пленках, ворохом висевших с потолка в его чердачной фотолаборатории (когда редакция «Красного знамени» размещалась в доме на углу Карельской и Садовой) и в его столах-ящиках - сколько ж их осталось! – да поймется читателем эта вынужденная патетика, – отразилось то наше время, 1960-1990-е годы. В Северо-Приладожском варианте. А тогда наш район был – бо-о-льшой: плюс к нынешнему еще и Лахденпохская и Питкярантская округи. Заводы, фабрики и совхозы. Новостройки и пейзажи. Местный «рабоче-крестьянский» народ и интеллигенция, своя и приезжая (гости в те же самые Дом творчества композиторов и на Дачу ЦК –санаторий совпартактива, нынешняя Дача Винтера). Школьники и спортсмены, культработники и продавцы, высокое начальство и детвора с шариками, пограничники и...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К тому времени сейчас относятся по-разному, но она, эта история, эта страна-родина, которую, как я теперь понимаю, я сейчас люблю ещё больше, чем тогда, наша страна-отечество – были. И именно такими, как на фотографиях, сделанных Сергеем. С поправкой на время и на творческий почерк автора снимков.

У него, Сергея-Серёги, был абсолютно незлобивый характер. Я, работая в редакции в 1969-1970 гг., а затем в 1981-1989 гг. никогда не видел его гневным и обиженным. Он в общении был ровен и со «стариками» редакции, и с нами, юными, а оттого и частенько «безжалостно-справедливыми», «журналюгами».

Что конкретно вспомнить? Как ходили по цехам ВМЗ (Вяртсильский метизный завод) или ловили конюха в полях, а то и как ездили на Валаам, на встречу с прибывшими туда ветеранами Великой Отечественной – бывшими юнгами Валаамской школы боцманов СССР (кстати, первой подобного рода школе Советского Союза!) и, ночуя в их ожидании, спали на биллиардном столе у местных электриков? Или как он сводил нас, молодых, с нужными нам по работе людьми, зная их в лицо, а подчас и по имени-отчеству: скольких же он знал люду! А уж его-то самого, наверно, – почти все в районе. Остальных журналистов-"краснознаменцев" выборочно, а его – почти все!

А какие, в том числе и творческие, порой, очень нелицеприятные, разговоры случались в его тесной «аппаратной», где присутствовать можно было только стоя, сидеть – не имелось места! Наши беспощадные общередакционные «летучки» внизу бледнеют перед теми речами – наверху!

Спасибо тебе, парень! О тебе помнится – легко и хорошо.

Более 30 лет Сергей Николаевич проработал в редакции газеты «Красное знамя» фотокорреспондентом. Это было его любимым делом. По воспоминаниям коллег, он заинтересованно выспрашивал у героев своих фотоочерков, чем они живут, что думают, о чём мечтают, а потом в редакции живо пересказывал, удивлял нюансами, ускользнувшими из поля зрения корреспондента. Он любил и уважал людей, и все без исключения платили ему тем же. Сергей был чуток и сердечен со всеми, старался поддержать и помочь. Терпеть не мог ссор и размолвок – тактично уходил от этого. Его помнят как мягкого, очень доброго, бесконфликтного человека большой души.

В 2003 году сердце фотографа остановилось, ему было всего 56 лет… Незадолго до смерти его приняли в штат Музея Северного Приладожья и даже успели выделить небольшое помещение под фотолабораторию. Фотографа не стало, но остались газеты и тысячи проявленных плёнок, подписанных – в коробках и рулонах, и вовсе без опознавательных знаков. Но, со своей историей, с людьми и неповторимыми событиями, во время заснятыми умелой рукой профессионального фотографа.

 

Текст: альманах «Сердоболь» — составлен С. Махохей (№9-10 за 2010 г.)
иллюстрации из Музея Северного Приладожья и альманаха «Сердоболь» (serdobol.ru)

 

Этот материал о Сергее Николаевиче редактор сайта А. Луговской предложил дополнить небольшими своими заметками из 1986 года.

 

...Новое моё рабочее место оказалось на втором этаже. Туда, оказывается, вела лестница, расположенная напротив входа в нижний холл редакции. Просто она была совсем уж темна, поэтому сразу я её не увидел. На площадке второго, он же последний, этажа было две двери. Одна вела в фотолабораторию, вторая в довольно обширный кабинет с большим окном и тремя письменными столами. Мокиенко (один из сотрудников редакции) указал на ближний ко входу:

– Это – твой.

В этот момент в комнату вошёл высокий худой мужчина лет тридцати пяти или около того. Валерий представил его как фотокорреспондента Сергея Дубатолова. Дубатолов попросил нас зайти к нему. И мы зашли. Фотолаборатория состояла из двух помещений. Сразу справа от входа располагалась ванна, в каких купают младенцев, рядом – гигантский фотоувеличитель, штука страшно дефицитная, таких в свободной продаже я не встречал никогда.

Слева же от двери был небольшой вытянутый стол или широкая полка, на которой стояли реактивы, хранились негативы в рулонах и прочая разная разность, которая постоянно нужна фотографу.

ЗДЕСЬ я вынужден чуть отступить от повествования и сделать небольшое пояснение. В те довольно давние уже времена цифровых камер и, тем более, телефонов с камерами в природе не было. Каждый фотолюбитель или профессионал снимал на фотоплёнку шириной где-то 36 миллиметров. Она была покрыта с одной стороны, ближней к объективу камеры, светочувствительной эмульсией. Световой луч, отсеченный затвором камеры, оставлял на эмульсии пока ещё невидимое изображение. Чтобы его увидеть, плёнку надо было проявить (обработка специальным химическим раствором), промыть и закрепить изображение. После чего снова промыть и высушить плёнку. Всё это надо было проделать в абсолютной темноте.

Изображения на плёнке назывались негативами. И действительно, изображения были «вывернуты» не только по оси «Х» и «Y», но и все оттенки тоже имели обратный знак – чёрное становилось белым, и наоборот. Кстати, все мы тогда работали только в гамме «оттенки серого».

На этом «мучения» фотолюбителя или мастера, как хотите, не кончались – теперь надо было снимки напечатать. Для этого негатив помещался в фотоувеличитель. Свет лампы того проходил сквозь негатив, ниже которого объектив увеличителя «выворачивал» изображение, приводя смещения по осям «Х» и «» к норме. Этот, уже нормальный луч, попадал на фотобумагу, размещённую на столике-подошве увеличителя.

Далее отпечаток обрабатывался в кюветах с проявителем, потом  закрепителем. Снимок промывался большим количеством воды и сушился. Все операции с фотобумагой могли проходить при освещении красным светом.

Представили всю эту мороку? Хорошо. А теперь примите во внимание то, что на фотоплёнку помещалось всего 36 кадров. Делали, как правило, по три дубля. То есть фотограф на одну плёнку мог снять примерно 12 сюжетов, бо́льшую часть времени тратя не на поиск сюжетов и съёмку, а на обработку плёнки и бумаги!

Но у фотокорреспондента провинциальной газеты, к коим и относилось «Красное знамя», морока на этом не заканчивалась: выбранный им снимок надо было разместить в газете. Для этого в лаборатории Дубатолова была вторая комната. Доминантным предметом её меблировки был станок с двумя круглыми валами, световым датчиком-считывателем на одном из них и резцом по металлу на втором.

На первый вал закреплялась фотография, а на второй крепилась пластина из специального мягкого сплава одинакового с фото размера. После включения станка валы синхронно вращались, считыватель построчно передавал сигналы на резец, сила сигнала зависела от яркости соответствующего места на фото. Чёрная локация – слабый сигнал, белая – сильный. Резец также построчно выбивал на пластине углубления. В результате получалась гравюра, которую типографисты и мы называли клише.

 

Работа Сергея Дубатолова была, пожалуй, самой изматывающей в редакции. Посудите сами: корреспондентов много, в день они выполняют по два-три задания (14 пишущих сотрудников!). К каждому почти их материалу нужен снимок. А Дубатолов-то всего один. И ему приходилось бегать по всему городу, стараясь поспеть за каждым из нас. Он успевал, только изредка приходилось предупреждать своих спикеров про то, что фотокор зайдёт к ним через некоторое время,  но сегодня.

Про «спикеров» – это у меня злая шутка такая. Ноне все продвинуты или хотят выглядеть таковыми, к месту и не к месту вставляя в свою речь ненужные англицизмы. Ведь есть же замечательное русское слово «собеседник». Ан нет, будет теперь «спикером»!

С первых своих дней в редакции я понял, что для меня, новичка, любое редакционное задание лучше всего выполнять вместе с Сергеем. Во-первых, он как никто из моих знакомых, что старых, что новых, знал город. Он не лез ни в справочники. Ни в свои многочисленные записные книжки, чтобы точно сказать, где базируется то или иное предприятие. Он знал по именам всех руководителей, их замов. Знакомых у него было великое множество. И ему везде был рады, везде гостеприимно встречали.

Во-вторых, когда я задавал свои вопросы тем, кого интервьюировал, часто попадал впросак или просто зависал. Как старенький маломощный компьютер. Такие ситуации возникали довольно часто: ты должен сделать интервью с человеком, задаёшь ему дежурные вопросы, но о работе его не имеешь даже смутного представления. И зависаешь. Вот тогда-то и приходил на помощь Сергей. Он тактично входил в беседу, задавал один вопрос, второй, а я, как квалифицированный секретарь, строчил в блокноте. Уловив направление беседы, начинал спрашивать сам. А утром нёс в секретариат готовый материал.

Вот это-то всё воспринималось нами, молодой порослью, как должное. Никто не выписывал Сергею Николаевичу премиальных, не вешал на его высоко расположенную макушку ла́вровых венков.

...Самый главный «недостаток» Сергея Дубатолова был в его быстроходности: высокий рост, длинные ноги и лёгкий при этом вес делали из него очень успешного стайера. Нам, тем, кто шли с ним на задание, приходилось чуть ли не бежать за ним, периодически переходя с шага на бег.

А машины? – Спросите вы. А было их в ту пору у редакции всего две. Новая почти «шестёрка» и старенький ЛУАЗ, который чаще всего был в ремонте. И водитель был всего один. Поэтому машиной почти всегда наделялся отдел сельского хозяйства и его единственный и зав и корреспондент Ирина Родионова – совхозов на территории района было много. А их отдельные подразделения иногда и вовсе находились у чёрта на куличках.

Поэтому все городские публикации делались ножками.

Дубатолов… Он был символом уходящей эпохи. Он сам был эпохой. Но мы, молодая поросль, бульдозерно шли на смену. «Долой вашу мораль! Долой ваше искусство!..» И эпоха ушла. Ушёл Юдов. Ушёл Дубатолов. После него остались только негативы, он не выбросил ни одного! Но мы не оценили и это. Передали их в музей. Те хотели их оцифровать, но в повседневных суетах, забывали и забывали о намерениях. Оцифровал негативы Виталий Рыстов, издатель и владелец альманаха «Сердоболь». Но уже были утрачены памятные факты: есть снимок, на нём какая-то женщина… Может быть, она передовица швейной фабрики? Или мать-героиня? Но изображение молчит. Они, эти изображения, молчат почти все. Только городские пейзажи узнаваемы и по  ним можно определить примерное время съёмки. Грустно. И стыдно…

 

 

 Фрагмент выставки в "Лавке исксств"